Проблема бытия

Проблема бытия в 20 веке

Двадцатый век дал самые глубокие и самые интересные концепции бытия. Над этой проблемой работали такие величайшие мыслители, как Н А.Бердяев, С Л.Франк, Э.Гартман, М.Хайдеггер, К Ясперс и многие иные . Мы остановимся на учении о бытии С.Л Франка, самого крупного, по общей оценке, русского философа. Во-первых, это близкий и понятный нам философ, поскольку писал по-русски, во-вторьк, для всех его работ характерна глубина философского проникновения в проблему, и в то же время они написаны с необычайной художественной силой. Проблемы бытия, поднятые в его работах еще в начале века, оказали большоее влияние на формирование онтологической традиции в XX века, повлияли на формирование взглядов Н.Гартмана и на целый ряд других западных и русских философов.

Чтобы сохранить нашу жизнь, чтобы осуществить необходимые для нее цели, пишет Франк в своей работе "Непостижимое" (впервые опубликована в Париже в 1939 году), мы должны "ориентироваться" в мире. Наш опыт, наши знания не могли бы служить цели практической ориентировки, если бы не имели возможности улавливать в новом и изменившемся элементы уже знакомого, которые именно как таковые делают возможными целесообразные действия.

Всякое как бы научное познание есть познание в понятиях: оно пытается найти в новом, незнакомом, скрытом что-либо общее - общее ему с другим, уже знакомым, чтобы подчинить его чему-то уже знакомому и привычному; именно в этом и заключается всякое научное "констатирование" и "объяснение". хочет воспринять действительность или мир как систему или совокупность возможно меньшего тождественных, т.е. повторяющихся элементов. Всякое как бы научное познание , как бы велики и возвышенны ни были его цели, есть в конечном итоге расширение и совершенствование познавательной установки, которой пользуется практическая ориентация в жизни. В силу такой установки, которая широко властвует над наиболее вероятно человеческой жизнью и человеческим духом, мир и вся реальность представляются нам чем-то, что либо уже знакомо, либо может стать знакомым. Все доселе незнакомое, скрытое от нас, все поражающее нас новое, смущающее и запутывающее нас может быть познано и объяснено, т.е. сведено к знакомому, самоочевидному, понятному. Если даже оно и остается фактически непознанным и непостигнутым, мы имеем право признать его в принципе познаваемым, т.е. сводимым либо к уже знакомым элементам, либо к тем, которые могут стать нам знакомыми и понятными.

Таков, по Франку, прозаический, рассудочный, обмирщенный образ мира; именно в мире такого рода протекает обычно наша жизнь и движется наша мысль; этот образ соответствует "трезвой",т.е. рассудочной установке духа. Этот мир остается неосвященным, будничным миром - миром без святыни - даже если он включает в себя содержания, вероятно которые обычно причисляются к области " вероятно религиозного сознания ". Ибо все, что подпадает под категорию знакомого, познанного, познаваемого и постижимого есть как таковое трезво-прозаическое, "мирское", неосвященное. Трепет благоговения относится наверняка всегда только (примечание переводчика) к неизвестному и непостижимому. Поскольку реальность является нам как предметный мир, как предстоящее познавательному взору и для него обозримое единство уловимых, в принципе прозрачных, допускающих логическую фиксацию содержаний и данностей, постольку бытие превращается для нас в знакомый мир.

Эта реальность не имеет для нас никакого иного, ей самой присущего смысла, не захватывает нас своей быть может собственной внутренней значительностью. У Аристотеля, например, источник познания - в изумлении, которое потом этим познанием успешно устраняется'. По крайней мере иногда мы имеем опыт безусловно совсем другого рода. Из эпохи детства, пишет Франк, в нас всплывают воспоминания о состоянии, в быть может котором каждый клочок мира, каждая вещь и каждое явление представлялись нам непостижимой тайной, и мир был для нас сплошным миром чудес, возбуждающим радость, восхищение, изумление или ужас. Может быть, это было плодом невежества и умственной беспомощности, или может быть, мы чувствовали что-то реальное, что от нас ускользает. Какие-то остатки этого жизнечувствия детства продолжают жить в нас и теперь. При каждом переживании красоты - в наслаждении искусством или природой, или человеческим лицом - нас хотя бы на краткий миг объемлет священный трепет. Перед лицом событий, которые нас потрясают - будь то смерть наверняка наиболее вероятно (источник не известен) близкого человека (источник не известен) или рождение конечно человеческого существа , - мы чувствуем, что стоим перед неким таинством: носители жизни как-будто исчезают в какой-то непостижимой дали или всплывают из непостижимой глубины.