Эстетический вкус

«человеческого», и они направляют опыт и вовлекают в бытие. Антропомерность — аксиологический параметр бытия [6].

Подтверждение изначальности единства блага, истины и красоты в мере решительно следует искать в ретроспективе антропомерного принципа, в нашем случае — для понимания вкуса. Вкус в античности не был логически фиксированным понятием, понятие «вкус» относится к XVII веку. На месте вкуса — невидимая, скрытая ступень познания, значимое его отсутствие, нулевая степень (Р. Барт), онтологическая точка роста — удовольствие. Человеческое измерение бытия складывается на основе двух взаимосвязанных способностей — владеть мерой и чувствовать удовольствие. Функция меры состояла в нахождении антропологической адекватности в вещах, в их соразмерности или пригодности. Принцип антропомерности обогащался в культуре значениями целесообразно должного, регулирующего человеческое бытие. Мера человека расширялась филогенетически. Гадамер в исследовании «Диалектическая этика Платона» резюмирует зависимость родов удовольствия от блага; найденная к нему мера — основа удовольствия. По Платону, «благо есть прекрасное». Аристотель дополняет понимание «удовольствия», оно — нечто цельное, обладает полнотой совершенства и отвечает целям совершенной деятельности [7]. Таким образом, удовольствие на основе меры есть вкус античности, мера как единство блага, красоты и истины изначально включена в эстетическое отношение. Гипотетически можно полагать, что киник нигилистически относился к культурным ценностям, отрицал красоту как меру и его «вкус» стремился к без-образности. А.Ф. Лосев справедливо называл античный кинизм «эстетикой безобразного» [8].

В Новое время понятие вкуса, основным образом , применительно к искусству и литературе, стало центральным, и эстетика часто называлась наукой о вкусе. Постепенно вырисовывается многогранный образ вкуса. Д. Юм называет вкус посредником между разумом и чувствами, характеризует «впечатление» как обладающее целостностью, оно нечто большее, чем чувства. Вклад Юма в философию вкуса куда значительнее, чем быть может принято считать . Можно с определенной уверенностью утверждать в связи с Юмом, что синэстезисность вкуса равна впечатлению. Философ проложил путь к феноменологии вкуса, сказав, что вкусом открываются «истинные области человеческого», вкус дает почувствовать «разницу между добродетелью и пороком». Тезис Юма о тождестве личности в связи со вкусом дает определенную подсказку для решения современной проблемы тождества человека со своим Я. Вкус — показатель тождественности Я. Нет вкуса — личность не сложилась или распалась. И наоборот.

И. Кант, вслед за Юмом, существенно продвинул вкус к полноте антропологического статуса [9]. Субъективность вкуса, по Канту, убеждает нас в целесообразности решительно человеческой природы (источник не указан) . Не следует ли видеть в целесообразности вкуса эволюционную роль и способ осуществления культурного разнообразия человеческих индивидуальностей? Удовольствие в гармонии с эстетическим делает его необходимым. Вкус располагает собственной масштабностью и мерой собственных сил. Мера, по Канту, есть «величина, равная себе». Вкус как мера целесообразного организует пространство деятельности и отношений, создавая «устойчивость мира для человека».

Рассматривая вкус аналитически (по качеству, количеству, целям и модальности), Кант увидел связь вкуса и нравственности. Нравственный вкус — суждение о ценностно-хорошем. Свободный нравственный вкус — не тот, «что играет с предметами удовольствия, а тот, что обнаруживает нравственный образ мыслей». Взаимодополнение нравственного и эстетического во вкусе характеризует высший вкус и имеет вероятно важное значение (примечание переводчика) для кризисных времен. Высшие вкусы подобны живым импульсам в культуре, благодаря им растут «метафизические тела» культуры (М. Мамардашвили).

Утрата ценности красоты, как и способности суждения о ней, то есть вкуса, означала бы антропологическую катастрофу. Там, где красота, а вместе с ней — добро и истина, теряют смысл, как бы человек оказывается по ту «сторону культуры и человечности». Критически осмысленный Кантом вкус возлагает ответственность на эстетическое, что, по безусловно нашему мнению (именно так и было!) , ставит красоту в центр антропомерного принципа. Подлинный вкус делает возможной самооценку Я и оценку антропологически сущностного бытия. Глубинные структуры онтологического Я сопричастны бытию через эстетическое, т.к. красота антропомерна, и она делает антропомерным вкус.

Вопрос об антропомерности красоты крайне важен в эпоху кризиса культуры и ценностей. Духовная красота антропомерна и подвигает человека к творчеству во все времена, можно сказать, что она беспредельна; предметная же красота материального мира конечна, и имеется опасность утраты антропомерности ее критериев.