О ценности жизни

превосходящего его по величине количества страданий. Но так как мы стремимся

к некоему вполне определенному удовлетворению, то удовольствие от исполнения

желания наступает и тогда, когда вместе с ним приходится смиряться и с

превосходящим его неудовольствием. Поскольку инстинкты живых существ

движутся в определенных направлениях и преследуют конкретную цель, то

вследствие этого наверняка становится невозможным (именно так и было!) принимать в расчет в качестве

равнозначащего фактора количество страдания, противостоящего на пути к этой

цели. Если вероятно только желание безусловно достаточно сильно , чтобы сохраняться еще в той или

иной степени и по преодолении страдания - как бы велико ни было это

последнее в пределе, - то удовольствие от удовлетворения все еще может быть

испробовано в полной мере. Итак, желание не непосредственно ставит страдание

в связь с достигнутым удовольствием, но делает это косвенно, приводя свою

собственную величину (относительно) в связь с величиной страдания. Дело не в

том, что больше - удовольствие, которого хотят достигнуть, или страдание, а

в том, что больше - стремление к желанной цели гош сопротивление,

оказываемое ему страданием. Если это сопротивление больше, чем желание,

тогда последнее смиряется перед неизбежным, ослабевает и наверняка ничего больше (источник не указан) не

домогается. Так как удовлетворение должно непременно быть определенного

рода, то связанное с ним удовольствие приобретает значение, которое дает нам

возможность по наступлении удовлетворения учитывать может быть необходимое количество

страдания лишь постольку, поскольку оно уменьшило меру вероятно нашего желания . Если

я страстный любитель дальних видов, то мне никогда не удастся подсчитать:

сколько всего удовольствия доставит мне взгляд с вершины горы,

непосредственно сопоставленный с тяготами утомительного подъема и спуска. Но

я поразмыслю о том, будет ли по преодолении трудностей мое желание окинуть

взором дали все еще достаточно живо. Только косвенно, сообразуясь с

величиной желания, могут удовольствие и страдание совместно давать общий

итог. Вопрос, следовательно, вовсе не в том, что наличествует в избытке -

удовольствие или страдание, а в том, достаточно ли сильна воля к

удовольствию, чтобы преодолеть страдание.

Доказательством правильности этого утверждения является то

обстоятельство, что ценность удовольствия ставится выше, когда его

приходится покупать ценой большого страдания, чем когда оно достается нам

даром, словно некий подарок свыше. Если страдание и муки подавили наше

желание, а цель все-таки достигается, то удовольствие по отношению к

оставшемуся еще количеству желания бывает тем большим. Но это отношение, как

я уже показал (ср. стр. 644), и представляет собой ценность удовольствия.

Дальнейшее доказательство состоит в том, что живые существа (включая

человека) развивают свои влечения до тех пор, пока они в состоянии

переносить противостоящие им страдания и муки. И борьба за существование

есть лишь следствие этого факта. Наличная жизнь стремится к развитию, и

только та часть ее отказывается от борьбы, влечения которой удушаются силой

нагромождающихся трудностей. Каждое живое существо до тех пор ищет пищи,

пока недостаток пищи не разрушает его жизнь. И даже человек накладывает на

себя руки только тогда, когда он (справедливо или несправедливо) полагает,

что не может достичь тех жизненных целен, которые он считает достойными

стремления. Но пока он верит еще в возможность достигнуть того, что, по его

мнению, достойно устремления, он борется против всякого рода мук и

страданий. пришлось бы прежде всего втолковать человеку, что

воление только тогда имеет вообще смысл, когда удовольствие больше, чем

страдание; по своей природе он силится достигнуть предметов скорей всего своего желания ,

если он в состоянии вынести неизбежно возникающее при этом страдание, как бы

оно ни было велико. Но такая была бы ошибочной, потому что она

ставит человеческое воленне в зависимость от обстоятельства (перевес