Молчание философов

(Рыба – точно астрологический символ молчания и философского камня. Издревле считалось, что рыбы обладают знанием и мудростью).Молчание – такой интересный предмет, о котором можно говорить часами.

Люди молчат лучше, чем говорят: всё, что может быть сформулировано, лишено значительности. Бессмысленность редко бывает безмолвна. Философам было бы что сказать, если бы они столько не говорили. Один болтун, сильно докучавший Аристотелю своим пустословием, спросил его: «Я тебя не утомил?» Аристотель ответил: «Нет, я не слушал». Философа украшает молчание, не посещает лекции по . Философствование по штатному расписанию – до этого могли додуматься только в несчастной России. В древности не информировала, а, подобно, формировала. «Вот мятущаяся душа, потерявшая корни, стонет и молит о Боге и обращает к скептику гордый и страстный вопрос: да есть ли в конце концов Бог или нет? И что же находит он у него в ответ? Молчание. Философ, может быть, только смотрит на него глазами, полными какой-то загадочной неопределенности, но – не говорит ни слова». (А.Лосев) И это молчание скептика, подобно громовому молчанию Будды, которым он также любил отвечать на метафизические вопросы, громче самого громкого крика и красноречивее тысячи трактатов. А много ли сегодня можно встретить философов, молчащих в соответствии со своими философскими взглядами и вызывающих стремление помолчать вместе с ними об истине?

Молчание нужно слушать в его контексте. Люди по-разному молчат о разном.

«Ничто! Это и есть то, чего достигает вера мужества и мужество веры. Ничто! Так и возник своеобразный испанский нигилизм (лучше бы было назвать его «надизмом», от испанского «nada» - «ничто», чтобы подчеркнуть его отличие от русского нигилизма). Лучше всех выразил суть надизма художник Игнасио Сулоага. Показывая одному из своих друзей свой портрет сапожника из Сеговии, безобразного, как уроды Веласкеса, отвратительного и сентиментального карлика, он сказал: «Понимаешь, ведь это истинный философ! Он ничего не говорит!» То есть, дело не в том, что он говорит, что ничего не существует или что всё в конце концов обратится в ничто, а именно в том, что он ничего не говорит. Быть может, он был мистик, погружённый в тёмную ночь Хуана де ла Крус, быть может и все уроды Веласкеса – тоже мистика того же рода. Сапожник из Сеговии, ничего не говоря ни о чём, освободился от самой обязанности мыслить; перед нами истинный свободомыслящий». Так говорил о пользе молчания испанский мыслитель Мигель де Унамуно.

Человеческая болтовня, досужая и напыщенная, резко диссонирует с тишиной и серьёзностью несуществования. У наиболее вероятно древних славян (именно так и было!) работник, сделавший гроб, относил его в дом умершего, сохраняя абсолютное молчание. Так нужно поступать и философу, ведь слово – всего лишь зыбкая пена в океане небытия, в то время, как молчание бывает подобно девятому валу. Следует трижды подумать, прежде чем промолчать: молчанием постигается именно абсолютная истина , главное свойство которой – неизречённость. Даже современный философ, если молчит, способен показаться мудрым. Ведь молчание философов – это молчание живых. Молчание живых – это молчание мёртвых. А молчание мёртвых – это молчание Бога.