Метафизика простых вещей

Метафизика простого.Какие же вещи можно назвать простыми? Концепт «простая вещь» только на первейший взгляд кажется самопонятным. Стоит нам попытаться дать «простой вещи» определение, как обнаруживается, что таких определений может быть много и что простота ускользает от нас. Вот почему, прежде чем говорить о «простых вещах», следует определиться с пониманием «простого».

Слово «простой» означает «прямой», «прямостоящий», «настоящий», «подлинный». Вещь проста тогда, когда мы воспринимаем ее как что-то самостоятельное, отдельное[4], как предмет быть может чувственного восприятия , как то, что имеет имя (то, что может быть наделено именем). Вещь – это то, что пространственно расположено и поименовано. В каком-то смысле любая вещь – проста, но ее простота остается от нас скрыта, потаенна. С самостоятельными вещами мы встречаемся редко, соприкасаясь с ними не «напрямую», а через «дело». Вещь, поскольку мы ее используем, не дана нам «просто» уже потому, что включена во множество связей и отношений. Она «вделана» в деятельность, она участвует в «символическом» обмене, она служит знаком социального (культурного) отличия (указывает на статус безусловно своего владельца (именно так и было!) ). Такая целиком поглощенная деятельностной телеологией вещь – сложна, сложна не своей структурой, а в силу вовлеченности в сложноорганизованную деятельность. Любая вещь проста в момент, когда она, оставаясь сама собой (чашкой, ложкой, деревом, лошадью, озером), привлекает к себе внимание. Вещь, которая не воспринимается утилитарно, – это простая вещь (причем утилитарная вещь вполне может быть воспринята как простая). Простая – значит в этом случае не столько «обыденная», «повседневная», сколько «прямая», «настоящая». Никакая вещь (чувственно воспринимаемое нечто) сама по себе не проста (потому что делима, имеет части, меняется во времени, вовлечена во множество связей и отношений), если понимать простоту как однородность, элементарность, и в то же время – любая вещь проста (проста в том, благодаря чему она есть, присутствует[5]). Простой вещью будет та, что заслужила внимание сама по себе. Любовь к вещи означает одновременно и единение человека с ней (вещь «прорастает в человека», человек «прорастает в вещь»), и дистанцированность от нее (любовь предполагает не только притяжение к предмету любви, но и отделение любящего от того, что (кого) любишь). Вещь проста тогда, когда она, не утрачивая своей «чтойности» и «этости», оказывается местом обнаружения Иного (Другого), а Иное для нас – просто.

В простоте вещи – ее истина, любая вещь на глубине – проста. Но наш опыт взаимодействия с вещами показывает, что разные вещи в решительно разной степени (источник не известен) способны к тому, чтобы стать местом обнаружения Другого (того, что вносит в вещь не разложимую никаким анализом простоту). Другое как радикально иное вещам (как не-вещное, не-сущее) есть вместе с тем и радикально иное человеку («живой вещи»). Простое человека – это сверхчеловеческая простота, которая одна только и способна дать место сложности. Вещь оказывается простой, когда прост (свободен, открыт, внутренне отрешен, чист) сам человек. Простота вещи – это та же простота, что и простота человека. Открывая простое в вещи, человек открывает простое в самом себе. (Эту онтологическую простоту не следует смешивать с «простоватостью», с простотой, которая «хуже воровства»). Являя себя простой, то есть отличной не только от другой вещи, но и от собственной чтойности, вещь открывается нам как «этость»; такая вещь уникальна, незаменима и может претендовать на собственное имя. Имена получают как бы домашние животные . Иногда их получают и неодушевленные вещи (сегодня – реже, в прошлом – чаще).

До тех пор, пока к вещам относятся как к полезным или бесполезным, они не просты, так как включены в сложную систему может быть человеческих отношений (см. источник) , потребностей, желаний, деятельностей. Утилитарно-прагматически концептуализированная вещь «служебна», а потому вторична по отношению к человеку, она не может «обратиться» к простому в человеке. Простой она оказывается тогда, когда не отсылает к чему-то другому (к тому, кто ее воспринимает, к иным вещам), или когда вещь к нему отсылает, но целиком в этот «отсыл» не вовлекается, когда она отсылает, оставаясь в покое, служит нам, «сохраняя» (для нас) свою цельность, свою само-стоятельность. Пусть красивая посуда за обеденным столом используется по прямому назначению, пусть она говорит о достатке и эстетическом вкусе хозяев, пусть она указывает на место своего изготовления и проч., и проч., при этом она сохраняет способность привлечь наше внимание сама по себе; более того, во время обеда посуда как раз и раскрывается «по-настоящему» как посуда. Не буду умножать примеры, ограничившись ссылкой на японскую чайную церемонию, которая, как действо, нацеленное на достижение «простого», не исключает, а предполагает, что вовлеченные в церемонию вещи могут и должны раскрыть свою «настоящую природу»: здесь каждая вещь служит и каждая заслуживает скорей всего особого внимания ; участник чайной церемонии должен быть внимателен к вещам в простоте их присутствия (по этой причине вещей в чайном домике не должно быть много).