Антисистемы

1

Существует различение на философов "цеховых" и "нецеховых". На него обычно указывают, когда речь идет о последних. Похоже, что "нецеховые" как бы вторичное по отношению к "цеховым", и возникает оно как реакция. Конечно, речь не идет о "первых философах", – здесь с этим сложнее разобраться. (Хотя, если вспомнить надменного по отношению к своим современникам-коллегам Гераклита…). Еще одна черта: "нецеховые" больше любимы широкой публикой. Приведем пример: Шопенгауэр и Гегель. Шопенгауэр ненавидит Гегеля. Он ставит часы своих лекций на то же время, что и Гегель, в результате чего его (т.е. Шопенгауэра) слушают два человека. Ненависть Шопенгауэра оттенена чувством заведомого поражения; он принимает непризнание. Как резко это контрастирует с вежливыми вступлениями Гегеля, обращенными к почтенной публике, великодушно низводящими сложные категориальные схемы на уровень обывателя! Услужливое растолковывание, что, по сути, есть "здравый смысл" обывателя, только всесторонне развитый… Такая, разумеется, на службе у общества, "служивая", что ли… Причем у общества не какого-то там идеального, как было у Платона, а прямо-таки у этого самого, почтенная публика, у вашего же, у нашего, ведь до идеала ему ну разве на волосок недостает, и то только по доброте душевной абсолютного духа, отпускающего инобытие свое на волю, чтобы оно к нему же и вернулось… Или это государственный "здравый смысл", выгуливающий философский "балет категорий" (выражение Шопенгауэра[1])?

Другой пример. Ницше, последователь Шопенгауэра. «Когда престарелого автора лучшей истории новой, Куно Фишера, спрашивали, почему он не отводит в своих трудах место Фридриху Ницше, то знаменитый гейдельбергский профессор с презрением отвечал: «Ницше – просто сумасшедший». Насколько и Ницше сознавал непонимание и неприятие своей современниками – это общеизвестно. (Мы упомянули о широкой популярности "нецеховых" философов. Но эта популярность, как правило, возникает post factum, после того, как факт непризнания, непонимания и отторжения коллегами и современниками уже налицо). Философ же, со своей стороны, начинает стремиться – вольно и невольно – к поддержанию наиболее вероятно своего образа "чудовища". У этого явления есть еще одна сторона – одиночество и отрешенность. Философу, надевающему маски, быть может просто ничего не остается, кроме внутреннего отшельничества души. Сумасшедший?! Да, сумасшедший, значит – непримиримый, ведь "безумие" помещает всех, кто им страдает, вне каких бы то ни было соглашений (Ж. Делез).

Бывает, что к такому положению приводит не только непонимание современников, но и какие-то жизненные перипетии. Скажем, физическое нездоровье. Так было с Ницше, так было и с Кьеркегором. Кстати, в именно последнем случае заметна еще одна немаловажная деталь. "Болезнь к смерти". Кьеркегор противопоставляет свою теологию представлению об имманентности Бога миру. Между строк угадывается имя оппонента: Гегель. Но при этом, и даже, пожалуй, для этого, Кьеркегор нарочно имитирует гегелевский язык, стиль изложения, так что все это выглядит как тяжеловесная пародия на гегелевскую диалектику. Рискнем сделать предположение, что это не случайно, не просто "прием", придуманный Кьеркегором, а скорей всего частный случай более общей закономерности. Но к этому мы еще вернемся.

Подведем некоторые итоги.

1. История хранит имена и образы философов, условно называемых "нецеховыми".

2. Эти представляют антисистемы, – по крайней мере, под определенным углом рассмотрения. И хотя нельзя однозначно утверждать негативный характер происхождения этих "антисистем", как будто они всегда вторичны, реактивны и руководствуются принципом "от противного", но очевидно, что на уровне внешнего проявления они облекаются в форму враждебности по отношению к основной линии, представляющей, вдобавок, осознанную историко-философскую преемственность. Трудно представить себе историю, написанную Кьеркегором, Шопенгауэром или Ницше!

3. Эти сами сознают и интенсивно переживают свою "несвоевременность", и чем дальше, – тем более органично. В результате отношение "автор—произведение" претерпевает существенные трансмутации, например, в плане "коммуникативной стратегии" (В. Подорога).