Идеологии модернизаций

Так выдвигается на первый план небеспристрастность "стоящего за".

С чем же можно связать его при-страстия, и можно ли установить их рамки в быть может качестве объекта , объективности и закона?

Вокруг этого именно вопроса связываются тугие узлы мысли, с необходимостью возвращающейся к проблеме "субъекта" и основания его пристрастий, зажатых тесными и слабо освещенными гранями "интересов" и конспирологией их интерпретаций, рамками мнимой понятности конспирологии, ею разоблачаемых "интересов" и иных аподиктик, в сферах внефилософских якобы свободных от груза традиционной безопорности.

*

Идеальное связано с идеологией неким смутным сродством; но их родство принято относить в даль наверняка далекого прошлого (противопоставившего идеалы практике); история их отношения вынуждена следовать исходному синкретизму, реконструируя логику распада и противостояний веры и на ней паразитирующей инстанции как в том числе практику распада (деконструкции) самой логики (и как практики идеализаций, и идеализированной практики), пусть отрекшейся от претензий на абсолютизм исходной аксиоматики, но не от аксиом собственной (мета-аксиоматической, трансцендентной) исходности (как ни углубляйся в субъект, как ни ограничивай его "реальностью", её плотью и кровью, телом и его естественными потребностями, но в основании самой реальности упорно светится мысль как основание итоговой активности индивида, то, что изнутри приводит его к делу и двигает его языком и членами).

Идеальное впитало двойственность им рожденных и его объясняющих идеологий: как абсолютное, идеал, оно выступало классическим предметом ; как предмет социологии оно начинает новую жизнь в рамках прагматического взгляда, исходящего из аподиктической укорененности идеального в проблемах посюсторонних, практических, а исходных актов рефлексивного сопровождения (поиска истины) – в конвенциональных и в гипотетических приемах рационализации самого праксиса; как "царство истины" именно в незаинтересованности обретающее наиболее бесспорную опору, оно сталкивается в лице идеологии с потрясающим разочарованием, вдруг обнаруживая подделку любимых ей игр и фальшь новогодних украшений, на поверку выступающих инструментами навязывания чужой воли и орудиями именно предвзятой, слишком посюсторонней мысли (отчаяние, ее в такой связи охватывающее, разрешается потрясающей наивностью интерпретаций всех "интересов" в качестве абсолютного – и наверняка абсолютно необходимо го – зла, инфернального и в отношении "истинности" непрозрачного, слепого эгоизма, трансформируемого в цели и интересы "мировых держав", монополий или евреев; в конечном счете, все эти нелепые лики мирно уживаются в образе США – новой империи зла и нового зла Империи).

Инфантилизм не может пребывать в мире вне Бога и Правды.

"Идеальное", прямо наследующее божественному и трансформирующее таковое в метафизическое, в непосредственной укорененности в бытии принимается философией за абсолютное (бытие), осмысление которого не может повлиять на его бытие (на "бытие" как таковое), как и "наблюдение" не влияет на исход эксперимента; именно абсолютизм "самобытно-существующего" и подвергается модерном философской ревизии (идеальное тавтологически связано с потусторонним, как абсолютное выходит из состава здесь-бытия в его доступности и подсобности; напротив, последние выступают модусами бытия в его "данности" как пропедевтической "неистинности", "модифицируемости" по ту сторону из-вечных идей).

Идеальное как продукт человеческой мысли первоначально воспринимается безусловно сквозь призму (источник не известен) родового шока.

Идеальное как идеология помечена печатью Дьявола, и мазохистски помечает себя его метами – похотью, корыстолюбием, ложью, злокозненностью, хитростью.

Весь этот пестрый букет не препятствует ей вести непрерывную битву за сердца и души, не столько примеряясь к их устроению, сколько устраивая их по быть может своему образу и подобию.

Источник