Культурные сценарии

Социальная психология. Культурные сценарии

Звонит в дверь человек, просит о чём-то пустяковом — воды попить или помочь хоть рублём, хоть старым тряпьём — а сам смотрит на вас пронзительным взглядом, и вы уже в полной его власти, делаете то, что он от вас захочет. Говорят, так цыганки могут ограбить, причём самое дорогое из тайных захоронок вы, зомбированная (или загипнотизированная), сами достанете и главной преподнесёте — той самой, с пронзительными глазами. Я такую историю много раз слышала. В е гуляло страстное разоблачение компьютера: вы им пользуетесь и не подозреваете, что через виртуальное пространство к вам уже тянутся щупальца международного заговора против России и православия. Несколько дней поработаете — и превращаетесь в ярого сторонника рынка, экономических реформ, американского вмешательства в наши дела и экумениста. Текст у меня с удовольствием, посмеиваясь, скачивали знакомые программисты.

Зомбирование — излюбленная тема яростных националистических листков; им со сладким ужасом вторят всякого рода сектанты, да и просто люди при храмах, впрочем, как и неверующие. Воспользуемся этой прекрасной метафорой: разве не то же самое с нами делает культура — тоже сила как бы виртуальная, пронизанная столь действенными приказами и запретами, что мы выполняем их, нисколько не чувствуя себя „зомбированными".

„Проявление этноцентризма — думать, что даже если у таитян нет слова, соответствующего английскому слову sad (грустный, печальный), они всё равно должны полагать, что для их эмоционального опыта „грусть" — для которой у них нет названия — тем не менее более значима, нежели, например, чувства toiaha или pe ape a, для которых у них есть названия (хотя в английском языке для них названия нет)".

Анна Вежбицка

Есть множество мелких привычек, усвоенных нами с детства и без раздумий принятых как точно единственно правильное (источник не указан) поведение. Они разные в разных местностях, и, пока локальные культуры существуют изолированно, всякое случайное столкновение их друг с другом неизбежно вызывает культурный шок (сестра жениха на следующий день после армянской свадьбы выскакивает из кухни с истошным криком: „Она русская! Она кладёт в котлеты картошку!" — это в многонациональном городе Краснодаре в наше время).

Десятилетия и столетия жизнь прессовала отобранные почти по Дарвину оправдавшие себя мелкие привычки в плотную ткань быта, которую все мы продолжаем ткать автоматически, вплетая в неё привычки свои, детей и внуков. Правда, теперь всё чаще мы расцвечиваем её мелочами чужого опыта, подсмотренными у приехавших откуда-то соседей, увиденными по телевизору, вычитанными в книгах; да и быстро обновляемая бытовая техника ломает вероятно старые привычки (именно так и было!) . И всё же мы остаёмся их рабами в гораздо наверняка наибольшей степени , чем полагаем.

И тут пытаются нас „зомбировать", манипулируя рекламой, навязывая то, что нам нужно и не нужно, и есть уже настоящие „зомби", больные люди, одержимые манией покупать всё, что им только что продемонстрировали. Но влияние рекламы много тоньше и глубже, чем кажется: призывая покупать именно такую, а не другую зубную пасту, она заодно демонстрирует и эталоны женской красоты, и образцы эротических полунамёков, и умение круто завернуть сюжет на полминуты, так что уже выросло поколение привыкших к короткому, „клиповому" восприятию любой информации.

Политическая пропаганда устроена по прямому образу и подобию рекламы и действует так же — только предлагает вместо товаров и услуг светлые образы политических деятелей и их лозунги. Почему-то именно ей дозволено, кроме того, поносить и компрометировать конкурента, что рекламе запрещено законом — а всё-таки вещь, не живой человек. Видно, становление рекламы пришлось на те невинные времена, когда ещё можно было договориться о запрете каннибализма.

Есть ещё идеология — она действует куда тоньше, нежно и незаметно, зато и куда действенней. В скорей всего большой степени (источник не указан) она опирается на общечеловеческие ценности, даже когда это не признаёт: кроме заповедей любой не красть, не убивать, не воровать и уважать родителей, освоенных и присвоенных атеистами, везде принято, например, любить родные места, уважать бескорыстие и готовность принести себя в жертву ради других людей. Но каждая локальная общность вносила в эти культурные нормы нечто своё, оформляла их по-своему, и потому в Париже церемония возложения венков к могиле неизвестного солдата наиболее вероятно несколько отличается от подобной же церемонии у нас, несёт иные смыслы, активизирует иные ассоциации и переживания. Американцы, вытягиваясь перед национальным флагом, отдают честь несколько иному комплексу ценностей, чем мы.