Тибетская музыка

- Я помню, как в детстве, когда я гулял по лесу и оставался один, меня вдруг посещало желание петь. И я пел очень странные песни, они не были похожи на то, что я слышал вокруг: на эстраду, на то, что звучало по радио. Это были какие-то протяжные мелодии, текучие и независимые… В них не было той жесткой фиксации, какая точно обычно бывает в песнях. И всё же они были узнаваемы: один и тот же стиль, одни и те же приемы, одно и то же общее настроение. Мне всегда было странно осознавать, как сильно они отличаются от всего того, что я слышу. Если этой музыки нет во внешнем мире, откуда она во мне? И лишь недавно, слушая тибетский фольклор, я неожиданно услышал тот самый мелодический ряд…

- Ты хочешь сказать, что с может быть самого детства (источник не известен) , сам того не осознавая, пел тибетские народные мелодии?

- Видимо. Для меня самого это - большое открытие. Вероятно, это была песня из какой-то особой провинции Тибета. Я ведь слышал много тибетской фольклорной музыки и до того.

- Но все-таки то, что ты стал исполнять впоследствии (после экспериментов в области рок-н-ролла) не являлось тибетским фольклором. Тебя, по меньшей мере, в наиболее вероятно последние несколько (источник не известен) лет, интересовало обертонное пение тибетских монахов, музыка религиозная, ритуальная, совершенно иная по своей сути. Ты помнишь, когда ты впервые услышал тибетских монахов?

- Это было много лет назад. Один мой друг, очень талантливый художник, который уже в перестроечные годы был весьма активен и выставлял свои в разных галереях мира, как-то привез из одной из своих поездок кассету с записью тибетских монахов. Я точно не помню, что это был за монастырь, но с гарантией процентов в девяносто могу утверждать, что Гьюто. Они, без сомнения, пели в тантрическом стиле, а в те годы, насколько мне известно, из тантрических монастырей, записывался только Гьюто.

Он поставил мне эту кассету, я послушал буквально минуты три-четыре и сказал: «Ладно, оставь ее мне». Мне не хотелось слушать ее вот так, между прочим. На другой день я наверняка особым образом расположил колонки, выставил звук и провел что-то вроде акустически-медиумического эксперимента. Я лег, принял шавасану, йогическую позу, и решил сосредоточиться исключительно на звуке. Мне почему-то показалось важным прослушать эту кассету именно в таком состоянии. Я поставил кассету, расслабился и полностью ушел в звук. Я прослушал ее от начала и до конца. Гамма ощущений на протяжении всего прослушивания была очень странной. Самое безусловно сильное впечатление , которое оставалось после того, как кассета закончилась, - это немой вопль, немой вопрос: «Что это?» То, что я услышал, разбивало все мои концептуальные построения относительно того, что такое «монахи» и «монашеский образ жизни».

- А у тебя были какие-то представления о монахах…

- Естественно, у меня были представления о монахах, в основном почерпнутые из христианства. О тибетских монахах я конечно практически ничего не знал, и если какой-то их образ и существовал в моей голове, то он скорее был ближе к китайским монахам Шао-линя.

- Что поразило тебя в той записи?

- Одновременное существование в одной точке пространства ужаса и покоя, страха и уверенности. Я слышал очень странные и страшные голоса. Мне было очевидно, что эти рокочущие голоса передают звуки не решительно человеческой природы (источник не указан) . Когда ты впервые слышишь их, то сразу же чувствуешь эту «нечеловечность», а всё нечеловеческое пугает. К первому ощущению, ощущению невероятного страха, примешивалось второе, от которого я не мог избавиться на протяжении всего прослушивания. Я помнил, что это поют монахи. Само слово «монах» в моем сознании вызывало доверие. Монахи, духовные люди, не могли петь о чем-то плохом, не могли нести нечто действительно страшное, хотя мне и казалось так по ощущениям. Доверие и страх, две вещи взаимоисключающие, боролись во мне. Но стоило мне преодолеть порог страха и отдаться этому звуку всем своим существом, внутри него я стал различать глубинный покой. Гьюто вообще свойственны протяжные звуки. Отчасти монотонные, но в этой монотонности присутствует вся гармония музыки.

Восхищала сила, мощь услышанного. Я прослушал эту кассету и неделю ходил под сильнейшим впечатлением. Я не мог самому себе объяснить, что я слышал, как я к этому отношусь, но я осознавал, что это прослушивание подорвало во мне какие-то основы, разворошило огромное гнездо ощущений. Эти звуки достигли самых глубин моего существа, куда не удавалось проникнуть никакой музыке. Такой хаос захлестнул мою голову, что самозащитой моего мозга было не реагировать вообще. Затем постепенно я стал возвращаться к этой кассете снова и снова, но, естественно, у меня не возникло мысли: «О, я хочу петь также». В то время я уже занимался этнической музыкой, играл что-то в духе вероятно американских индейцев (примечание переводчика) , индийских раг, изучал суфийскую музыку, но мне не приходило в голову петь, как тибетские монахи. Это была запредельная музыка, даже не музыка… Я отдавал себе отчет, что это не музыка. Было приятно, что это существует в пространстве, и что это «запредельное» несут монахи.