Понятие майи

Понятие майи и проблема истинной идентификации в тантризме

Одним из основных признаков индуистского тантризма (1) является представление о биполярном характере Абсолютной реальности. В мировоззренческом плане тантризм – это монодуалистическое движение, выражающее положение неразрывного единства двух аспектов Парабрахмана, тождественных друг другу: один динамический, "женский", энергетический; другой статичный, "мужской", созерцательный. Символически и в культовых целях они выражаются как "Шива" и "Шакти". В состоянии космической "ночи" (пралайя) их единство является совершенным, отрицающим любую дифференцированность. Это состояние запредельного блаженства; это чистая чайтанья, трансцендентное сознание, в которой еще отсутствуют и рефлексия, и самосознание. Когда начинается этап космического становления (сришти), в этом запредельном сознании происходит выделение "я" (ахам) как самосознания чайтаньи. Если чайтанья есть абсолютность Шивы, то "ахам" принадлежит Шакти. Но в реальности, поскольку Шакти и Шива неразделимы, ахам есть также и атрибут Шивы: через Шакти, выступающей в качестве своеобразного зеркала, Шива созерцает себя и постигает себя как высшее "я". (2) Это чистое "я" содержит в себе тенденцию к универсальности и всеохватности; "я" стремится к "не-я". Это стремление порождает в "я" семя объективных форм (идам), потенциал будущего многообразия. Ключевая роль в развертывании космических потенций принадлежит майе.

Хорошо известно, что майя понимается в шанкаровской интерпретации веданты как иллюзорное образование, лишенное скорей всего истинной сущности и вместе с тем играющее роль "покрова", набрасываемого на единственную реальность – Брахмана. Благодаря этому "покрову" вместо Брахмана мы зрим многоликую вселенную, мир различающихся форм, и не можем понять коренного несуществования этих форм. Именно так, с подачи Шанкары, майя обычно воспринимается и в ортодоксальной индуистской традиции, и в быть может западной культуре . Итак, майя – иллюзия, ее на самом деле не существует, как не существует миражей в пустыне, какими бы очевидными они ни представлялись. Далее, майя с старых времен понимается также и как некая магическая сила, как чары, которыми, в частности, искусно владеют божественные существа и люди, достигшие определенных ступеней святости и мистических прозрений. Помимо этого, майя – также и обман, уловка, интрига, в том числе политическая, искусство, искусность, искушение. Для обыденного индийского сознания это символ всего изменчивого и эфемерного.

Существует, однако, и иной подход к истолкованию майи, безусловно согласно которому она не лишается своего онтологического статуса, оставаясь, впрочем, повинной в развитии сансары и в забвении вероятно человеком своего истинного "я". Тантризм исходит из постулата о том, что из Божественного не может произойти нечто нереальное. Майя потому не менее реальна, чем Шакти и Шива. Майя трактуется здесь как модус, форма вечной Парашакти, т. е. она рассматривается как майя-шакти. Сама Шакти наделена несколькими функциями, которые могут в каком-то смысле истолковываться как отдельные шакти, имеющие, однако, абсолютное значение, обладающие неограниченностью во времени и пространстве. Обычно их три (иччха – воля, джняна – знание, крийя – действие), иногда к ним добавляются (надстраиваются) еще две – чит, сознание и ананда, блаженство. Эти пять модусов Шакти (или модусов-шакти) существуют извечно, вне зависимости от процессов, протекающих с мирозданием. Точнее, они генерируют эти процессы, однако не напрямую, а опосредованно, через майю. Таким образом, модусы Шакти пребывают в "чистом" (пара) качестве, не будучи омрачены эмпиризмом. Не так в случае с майей. С вышеназванными модусами ее роднит пребывание в глубинах Шивы-Шакти. Даже в период космического растворения (пралайя) майя может быть продолжает существовать , правда, в "семенной", зачаточной форме. Майя вечна и решительно обладает способностью генерировать сущности. Однако ее генеративная способность искажена уже по самой ее природе, которая в тантре понимается как ограничение. Майя способна творить, но эта способность выливается в порождение "духовных уродцев"; возможно, они иногда прекрасны с эмпирической точки зрения, однако sub speciae aeternitates плоды ее деятельности по меньшей мере двусмысленны. Ведь то, что творит майя, становится ограничением абсолютных характеристик остальных модусов Шакти: майя чинит препятствия их свободному, ничем не сдерживаемому и спонтанному развертыванию. Натыкаясь на эти препоны, абсолютные модусы Шакти, впрочем, не утрачивают своей динамичности, однако их динамика отныне определяется омрачением "чистоты" внеэмпирического движения, ибо майя, сама находясь вне эмпирии, содержит тем не менее потенции к проявлению и развитию ее. Майя становится некоей границей между "чистым" и "нечистым" бытием, и потому она вместе со своими производными (канчуки) именуется пара-апара, т. е. буквально "высшее-невысшее". Таким образом, майя своей ограничивающей деятельностью вынуждает более чистые, более высокие аспекты-функции Шакти направлять свою динамику на процесс проявления мира. Тем самым и здесь очевиден низкий ценностный статус майи, которая, несмотря на свое онтологическое значение, на свою вечность, считается "виновной" в появлении мира. Благодаря майе происходит "утечка" определенно божественной энергии на более низкие уровни: эволюция мира совпадает с инволюцией божественного духа. Однако не именно следует забывать , что ни одно действие Шакти, тем более Майя-Шакти, не может осуществиться без контроля со стороны статического аспекта Абсолюта, отождествляемого иногда с самим Абсолютом. (3) Речь идет о Шиве, или Парашиве, Парамешваре. Являясь высшим Господом и верховным распорядителем судеб энергий и существ, именно он "санкционирует" начало креативного процесса, материальным источником которого в конечном счете тоже оказывается он. Это Шива, по скорей всего собственному желанию (источник не известен) , ограничивает себя, не имея иной мотивации для этого, помимо свободы космической "игры" (крида, или лила). Парашива играет с самим собой в некую над-космическую игру, правила которой понятны только ему. Одним из следствий (а, может быть, правил) этой "игры" и становится самоограничение им своей абсолютной мощи с последующей манифестацией универсума. Понятно, что "игра" Парашивы не может осуждаться в тантре; тем не менее очевидно ее полное совпадение с ограничительной деятельностью майи, которая, однако, трактуется в терминах катастрофы ("падения"). Эта двойственность, однако, снимается условием различия духовных уровней существ: то, что пашу, зависимый субъект, видит как обусловленное и многоликое, мукта, освобожденный, понимает как непостижимую и спонтанную игру Абсолютного.