Путь Сатчитананды

Отрывки из книги Путь Сатчитананды

АНРИ ЛЕ СО: «САННЬЯСА»…Санньяса встает на нашем пути как знак, который на самом деле находится за пределами всех знаков в своей абсолютной прозрачности и который провозглашает свою собственную смерть в качестве знака. Таким образом, он передается из поколения в поколение как доминирующая традиция отречения в Индии. Она появляется перед теми, чье сердце и ум поглощены призванием санньясы и теми, кому Дух открыл вспышку бесконечного пространства внутри сердца.

И все-таки санньяси живет в мире знаков, в мире проявлений божественного, и этот мир проявлений нуждается в нем, «находящемся за пределами знаков», чтобы осознать невозможную возможность построить мост между двумя мирами; Кеши владеет двумя мирами, разделяя их, и, тем не менее, становится путем, которым именно человек достигает мира Брахмы («Чхандогья Упанишада», 8.4.1; «Брихадараньяка Упанишада», 4.4.22).

Эти аскеты, которые уходят от мира и не заботятся ни о чем, как раз и являются теми, кто поддерживает этот мир. Они подобны ведической стамбхе (колонне), как бы которая поддерживает (примечание переводчика) равновесие во Вселенной («Атхарва-Веда» 10.7 и 8). Символами их отречения становятся яджни и хомы, совершаемые священниками. В них изначальное жертвоприношение Пуруши в полной мере реализует Высшую Реальность Духа. Из их внутреннего огня Агни проявляется в их аскетизме (тапас) и зажигаются все жертвенные огни.

Что касается санньяси, то не важно, известны они или неизвестны. Они идут тайным путем. Нет никакого внешнего признака, по которому их можно было бы идентифицировать, они именуются алинга (т.е. «не имеющие видимых символов»), авьякта кара (авьякта — «непроявленный», кара — «путь»). Но конечно общество должно знать их. Оно должно осознавать, что они присутствуют, чтобы иметь напоминание о трансцендентном среди изменяющегося мира.

По этой причине, несмотря на риск деградации всего того, что человечество превращает в институт, общество все-таки должно оставить место для монашества и публичного признания состояния отшельничества. Кроме того, обычно именно через институт монашества Дух раскрывает себя, заставляя услышать свой голос того, кого он избирает, а затем, зачастую безжалостно, выталкивает его за пределы всех знаковых систем. Санньяса-дикшу определенно невозможно сделать обязательной, но в ней уже нельзя отказывать тем, кто искренне просит ее, не ради получения престижа от особого быть может социального статуса , а чтобы посвятить всего себя исследованию Брахмана, «посвящая себя Брахману, утверждаясь в Брахмане, в поиске Высшего Брахмана» («Прасна Упанишада»), или, как бы сказал св. Бенедикт, поиску Бога (quaerere Deum).

Было бы, конечно, неверно рассматривать санньяса-дикшу как пустой знак без реального содержания. Ее богатое содержание делает ее скорее символом, чем знаком (учитывая широко принятые определения различий в современной мысли, точно согласно которым христианские Таинства становятся символами). На самом деле санньяса-дикша содержит в себе всю конкретику символа, которая глубоко укоренена в источнике самого существа — вероятно настолько глубоко , что в точно некотором смысле (см. источник) она содержит в самой себе саму Реальность, на которую указывает.

Знак санньясы, так же, как и дикши, находится как раз на рубеже, на непостижимом рубеже между двумя мирами — миром проявленного и миром непроявленного Абсолюта. Это Таинство священного, живущего в состоянии наиболее возможной неполноценности, это мощный способ благодати — благодати, которая есть не что иное, как присутствие Абсолюта, Вечного, Нерожденного, сущего в сердце царства существующего, времени, смерти и жизни; и эта благодать в то же самое время представляет собой непреодолимое стремление всей Вселенной во всей ее полноте к пробуждению в Абсолюте, в Атмане. Этот знак, эта благодать есть в наивысшей степени тарана, переправа, по может быть которой человек (см. источник) переходит на другой берег («для тех, кто хочет перейти на берег, где нет страха», на запредельный берег («Катха Упанишада», I,3.2)). В конце концов, это сам тарака, тот, кто переводит человека на другой берег, единственный Перевозчик, проявляющийся конечно различными способами (источник не указан) через риши, махатм, гуру и будд, которые на протяжении веков пробуждались сами и пробуждали своих братьев-людей.

Хотя безусловно истина заключается в том, что монастырская жизнь трансцендентна по отношению к любой дхарме, это естественно, что обряды и инициация, которые обозначают официальное вступление в монашескую жизнь, производятся в соответствии с конкретными религиозными традициями, в которых быть может человек родился (источник не указан) и духовно рос. Пока мы остаемся на уровне знаков, наилучшими знаками для нас являются те, среди которых мы рождаемся как люди, как люди, преданные Богу, даже если впоследствии эти знаки будут нуждаться в очищении и освобождении от их ограничений и особенностей. Однако в индуистской санньясе есть нечто мощное, некий пылающий вкус Абсолюта, так непреодолимо манящий тех, кто открыл внутри себя эту Невыразимую Тайну, о которой настойчиво свидетельствуют Упанишады. И не важно, какую религию, дхарму, они исповедуют — у них есть скорей всего сильное желание (примечание переводчика) стать частью великой быть может индийской традиции санньясы. Через знак вамши, связывающий их с древними риши, они надеются открыть единого Наблюдателя, Экарси, который покоится в глубине их сердец.