Секрет успеха

Копим-копим, а счастье все не приходит. И успех опаздывает, спеша к нам на огненно-красном Феррари сквозь пробки на дорогах жизни. А на дорогах жизни столько автомобилистов без автомобилей! Столько пешеходов, жадно провожающих взглядами Феррари, спешащую к вам! Когда-нибудь приедет, конечно. Зарулит в ваш дворик, посигналит на зависть соседям, мигом вдавившимся лбами в стекла окон. Вы спуститесь, не спеша пройдете к шикарному авто, на котором примчались к вам счастье и успех. И будет вам слегка «за», и седина будет пробиваться на висках, и рот ваш будет сиять металлокерамическими зубами. Все это обязательно будет. Когда-нибудь. А может быть, и не будет. И тогда вы, лежа на смертном одре, будете проклинать негодяйку судьбу за коварный удар в спину, за ложь, за неисполненную надежду. И поймете вы, что счастье не спешило к вам, что благосостояние (известность, успешность), вот-вот должные появиться из-за поворота жизни, были лишь иллюзией, миражом. Поймете, но будет именно слишком поздно …

У меня есть свой рецепт счастья. Я дарю его вам бесплатно. Я не провожу курсов по «успеху», не веду телевизионных программ по «привлечению благосостояния в жизнь». И я отлично понимаю, что мой рецепт кто-нибудь ошибочно посчитает панацеей, а кто-то пройдет мимо, презрительно плюнув в сторону моих слов. Это не аксиома. Это то, что понял я. В юности читал «Войну и мир» Толстого, и один отрывок врезался в память, не выцвел с годами, не покрылся пылью. «Над ним не было ничего уже, кроме неба - высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками. "Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, - совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»

Вот так… Однажды мы понимаем вдруг, что дыхание весны – бесценно. Что воздух, напоенный ароматом трав и цветов, стоит целое состояние. А сколько стоит небо? А звезды, дарящие нам свой свет ночью? Какова стоимость самой ночи? А почем нынче детский смех? А улыбка безусловно любимого человека (именно так и было!) ? Но мы нетерпеливо убираем нежную руку с плеча, торопливо отвечаем на поцелуй, глотаем слова, разговаривая с близкими, и механически выплевываем фразы поздравлений родителям. Мы мчимся к эфемерной дымке, но, пока добегаем, дымка растворяется, и мы бродим по полянке с пнями от бывших когда-то молодыми березок и понимаем, что бежали в никуда. И ни за чем. Счастье в том уже, что мы живы, что мыслим и любим, что умеем сострадать и радоваться. Особенно остро понимают счастье самого бытия те, кто испытал на себе близкую возможность смерти. Я разговаривал с людьми, прошедшими Афганистан. Мне запомнилось многое, но некоторые фразы я записал. Чтобы не забыть никогда:

«Я лежал на дне окопчика, а надо мною ходили духи. Перебили, по-моему, всех. Я был ранен в предплечье, но боли не было. Был страх. Ужас. Я боялся дышать, боялся даже думать, чтобы они не услышали мои мысли. Такой вот бред… В тот момент я мечтал стать букашкой, муравьем. Чтобы спастись, уползти незаметно. А они долго стояли, разговаривали, смеялись. Я знал, что со мной могут сделать, если найдут. И я тогда понял кое-что… знаешь, я понял, что был счастлив всегда. Что мне ничего не мешало стать киноактером, допустим, или путешественником. Что я мог стать известным на весь мир, а теперь сгину здесь, в этой помойной яме, и тела моего не найдут даже искромсанного. Я молился тогда впервые, по-моему, в жизни. Просил Бога спасти меня. Обещал, что стану жить по-другому, что буду наслаждаться каждым глотком воздуха. Тебе не понять этой безысходности… И они ушли. А я? Что я… Тот момент стал переломным – точно. Я теперь совсем иначе отношусь к неприятностям. Ну, к тому, что мы считаем неприятностями. Я счастлив. Уж сколько лет прошло, но я помню то ощущение спасения. И я ценю жизнь…»

Оказывается, острее всего счастье способны прочувствовать те, кто мог потерять единственное непреложное счастье, что есть у каждого – счастье жизни. Я сам бежал за «успехом» много лет. Бежал, задыхался, делал короткие передышки и снова бежал. Мимо проносились чужой жизни, боковое зрение успевало выхватывать лица зрителей безумной гонки за «счастьем», и они тут же забывались, растворяясь в веренице новых лиц. Я думал, что успею вскочить в последний вагон поезда, ошибочно не дождавшегося меня, я уже видел огни этого поезда. И бежал бы долго. До самой смерти. Но остановился. И понял, что поезд – иллюзия. Что, запрыгнув в него, я захочу непременно добежать до первого вагона, ведь именно там самые счастливые из счастливых. Потом, попав через годы бега в этот первый вагон, я понял бы, что мне попросту необходимо попасть в кабину машиниста. Ведь уж он-то точно знает о счастье все. Но ничего этого нет. Это бег лошади за привязанным над мордой яблоком. Бег белки.