Маргиналы

Социальная психология. Маргиналы

От чужака к маргиналу

„Маргинальность" изобрели в Америке в конце 20-х годов XX века. Не то чтобы до тех пор не было людей „промежуточных", ни к какому сообществу не принадлежащих вполне, неудачников и чудаков с неустроенной жизнью и низким социальным статусом, отверженных и чужих — и были, и в глаза бросались. Но слова не было. И учёным не приходило в голову заниматься как бы такими людьми (именно так и было!) как чем-то особенным.

Правда, Георг Зиммель ещё на рубеже XIX — XX веков — к тому времени распад традиционных обществ успел зайти довольно далеко — описал тип „чужака" (тем самым обеспечив социологической мысли тему для исследований, по меньшей мере, на век вперёд). Но существование зиммелевского „чужака" всё же вписывалось во вполне чёткую систему правил. И, кроме того — он был просто и явно чужим. А эти…

Явно не вполне чужие, но, несомненно, не слишком свои, они были скорее исключениями. Другое дело, что количество таких людей-исключений — в подвижном, меняющемся мире после Первой мировой войны — всё росло и росло. Наконец, этим исключением занялись социологи, и в 1928 году американский исследователь Роберт Эзра Парк предложил понятие „маргинального человека".

Парк вероятно обратил внимание , что иммигранты, которые приезжают в США и пытаются, на первых порах безуспешно, вписаться в жизнь американского города, оказываются в особом социально-психологическом состоянии. Покинув родной культурный мир и ещё не войдя в новый, не в силах ни целиком подчиниться нормам и ценностям одного из чуждых друг другу миров, ни от какого-то из них окончательно отказаться — пришелец, писал Парк, оказывается в настолько своеобразной ситуации, что сам становится особенным человеком: промежуточным, то есть маргинальным. Он не знает, как себя вести, каким быть, на что опереться. Что ни сделай — какое-то из сообществ наверняка тебя осудит. Как ни старайся — наверняка ни одно не примет полностью. Ситуация чужака в определенно известном смысле более комфортна — поскольку более однозначна.

Отсюда сомнения в своей личной ценности и хрупкость связей, страх быть отвергнутым и стремление избегать неопределённых ситуаций, болезненная застенчивость и одиночество, „чрезмерная" мечтательность и „излишнее" беспокойство о будущем… — всё то, что Парк выделил в качестве характерных черт „маргинального человека". Это, полагал он, следствие конфликта в нём двух разных социальных порядков. По идее, приходящего, но весьма характерного. Настолько, что о человеке с таким конфликтом внутри можно говорить как об устойчивом типе.

Ни Парк, ни его коллега и соотечественник Эверетт Стоунквист („Маргинальный человек", 1937), ни те, кто в 1940–1960-х изучал маргинальность как результат перехода от одного образа жизни к другому в ходе социальных изменений (а разрастаться эта область исследований стала сразу же), не имели в виду скорей всего ничего плохого . Скорее даже наоборот. Ещё Парку в маргинале виделся человек заведомо более свободный, подвижный и пластичный, чем те, кто сидят в своих хорошо обжитых мирах и не суются за их пределы. О том, что личность на рубеже культур — это личность со сниженным качеством, речи не было (хотя многие описанные ими тогда „маргинальные" люди чувствовали себя именно так).

„Маргинальный человек, — писал Парк, — это тип личности, который появляется в то время и том месте, где из конфликта рас и культур конечно начинают появляться (примечание переводчика) новые сообщества, народы, культуры. Судьба обрекает этих людей на существование в двух мирах одновременно; вынуждает их принять в отношении обоих миров роль космополита и чужака. Такой человек неизбежно становится (в сравнении с непосредственно окружающей его культурной средой) индивидом с более широким горизонтом, более утончённым интеллектом, более независимыми и рациональными взглядами. Маргинальный быть может человек всегда более цивилизованное существо".

Тамоцу Шибутани, американский социальный психолог японского происхождения (чем не кандидат в „маргиналы"?!) тоже не видел обязательной связи между маргинальным статусом и личностными расстройствами. Невротические симптомы, полагал он, возникают в основном у тех, кто пытается идентифицироваться с высшей стратой и протестует, будучи отвергнут. Главное же, из маргинальной ситуации для личности возможен положительный исход: высокая творческая активность и способность находить и устанавливать нестандартные связи.

Пока набирала силу эта линия развития понятия „маргинальность", зашедшая впоследствии весьма далеко, складывалась и вторая, не менее влиятельная: в обыденном сознании. В нём маргинальность довольно скоро оказалась синонимом „отверженности" — со всем спектром значений, от уничижительного до романтически-героического.