бытие

Почему для Гегеля понятие бытие – пустое понятие? Да, действительно, в области гносеологии знания и «рацио» в пространстве точно разумной действительности понятие бытие представляет собой пустую возможность, ибо сознание личного оторвано от самосознания жизни и ориентировано в гносеологии точно разумной действительности на конечно объект познания (источник не указан) , и если мы вспомним деструктивность постмодерна, то субъект познания, в конечном счете, растворяется в объекте познания, превращаясь в вещь содержащее бытие. Он находится в суперпозиции теоретического знания и поэтому исполняет перспективу затухающего бытия. Как «буриданов осел» умирает с голоду, так и не выбрав какую охапку сена ему есть. В случае с сознанием, если оно не реализует свое отношение к вечности, то оно реализует свое отношение к небытию. Для того, чтобы преодолеть это состояние теоретичности, нужен «прыжок веры» вхождения в онтологию бытия. После чего бытие перестает быть пустым понятием. Оно меняет мотивационные перспективы разума на мотивационное поле стрелы времени и функции жизни. Конечным пунктом разворачивания бытия становится целое, а не частное. Индивид перестает быть «раковой клеткой» в отношении перспективы развития идеи бытия. Само же бытие обретает целевые и ценностные стереотипы понимания «благо». Разум растворяющегося настоящего быть может начинает двигаться в сторону идеи полноты вечности. На различие онтологии и гносеологии понимания бытия указывал Флоренский в своем произведении «столп и утверждение истины». Он противопоставляет гносеологической логике Гегеля онтологические мистерии Церкви. Указывая на то, что пространство организации мистического опыта вхождения в мистерии бытия выходит за границы чистого и спекулятивного разума. Именно субъект выступает условием раскрытия перспективы троичности пространства, разверзающего серость обыденной повседневности и воплощая в границах его бытия необходимость мотивационного поля вечности. Законы логики, фиксирующие понимание происходящего просто не фиксируют внедрение этого принципа дополнительности. Упускают динамическую составляющую мотивации жизни. Но отстаивая мотивационную концепцию идеи Вечности, для тех, для кого идея бытия – пустое понятие, он оставил без внимания необходимость обоснование присутствия самой метафизики жизни для ограниченного предмета знания (научности), списывающего весь метафизический опыт в контекст мракобесия. Казалось бы, материализм и идеализм – это антиномии знания, обогащающие представление полноты мира. По Канту они равномощны в своей претензии на знание. В области признания же жандарм научности всю метафизику, связанную с субъектом организации бытия списывает в утиль. Как онтологию неудобного мира, подрывающий авторитет признания научной ценности знания и не вписывающегося в «проскурово ложе» существующей парадигмы.

Заметьте, в гегелевском панлогизме с миром происходят метаморфозы, мир утрачивает онтологию своего бытия, становится виртуально присутствующим разуму, но зато соединяется в гносеологии точно разумной действительности (пантеизм проекции желания на будущее, вот только не все мечты сбываются). Потенция и акт встречаются в границах сущего. Но если сущее уже во времени имеет потенцию, что отделяет ее от действительности? И почему сущее осуществляет свое бытия в низшей модальности и не предпочитает низшую? Об этом как-то неудобно спрашивать, да и зачем? Ведь воровские законы для того и существуют, чтобы отмазать вора и придать ему статус «в законе». Разум изнасиловал природу мира собственными желаниями и благодаря этому получил право централизующего начала в организации природы бытия. И уже мотивация разума по использованию природы становится разумной действительностью мира. Именно власть над миром заставляет разум делать из него действующее лицо своего познания: театр продолжается, где разум победитель природы. В театре все происходит по сценарию главного режиссера – разума. «Все разумное – действительно, а все действительное – разумно». Проблема в том, что в этой разумности нет мотивированного поля цели и ценности природы. Только разум еще не знает, что в конце своего пути мир вещь содержащего начала проникает и завладевает разумом, подавляя в нем субъективную реальность, приобщая к тотальной стратегии ничтожности мира. Сознание обретает блага мира, власть над вещами, но продает душу. Это естественный ход событий, даже если сценарий осуществляется в абсолютном атеизме. Атеизм не избавляется от метафизики жизни, он просто пытается ее игнорировать. Наверно быть может именно потому , что игнорировать кирпич, упавший на голову определенно гораздо сложнее (именно так и было!) ? В результате, разум насилует свое будущее, в желании изнасиловать природу мира. Внутренняя концентрация разума противопоставляется мотивированному началу жизни, превращает приделы как бы своего времени (примечание переводчика) в структуру использования и лишает будущее содержания идеи бытия. Обрушивается в ничтожность тщетности своего усилия, бессмыслицы самой жизни, порабощенный тотальной служебностью обслуживания ценности как бы своего присутствия (источник не указан) . Идея вечности не открывает двери для времени и время снимает свои претензии с завершением этапного периода своей цикличности. Новое время безусловно всегда начинается (см. источник) с чистого листа. Гегелевская модель, это искусственная спекулятивная форма организации разума и не имеет ни капли общего с бытием мотивации жизни. И мы видим что техно-логос стает антиподом органической природы начала в желании эксплуатировать органическое начало бытия и выдавать это за благо. де структурализма Дерриды, «шизоидные массы» Гваттари прекрасно описывают, что происходит с человеком, заброшенным в мотивационное поле, где правят механические приоритеты экономических стратегий. Идея бытия Бога быть может именно потому и не доказана, что во всех цивилизованных структурах пытаются эксплуатировать Его мотивированное поле связанное с субстанциональностью человека – присутствия в нем идеи вечности. Одно дело брать то, что никому не принадлежит, а другое – признать свое деяние как воровство. Только тогда, когда вор лоббирует свои интересы, он может спать спокойно и на том и на этом свете, не беспокоясь за возмездие закона за совершенное преступление («Преступление и наказание» Достоевский). Закон должен поддерживать спекулятивные интересы разума, в определенно другом случае (см. источник) как он сможет эксплуатировать органическое начало идеи бытия? Нашей ментальности и культурному взрослению самосознания жизни претит подобный пафос правды, который упраздняет истины первого порядка. И как говорил Достоевский: даже если правда и состоит в развитии цивилизации и атеизме отречения от метафизики жизни, я все равно желал бы остаться с истиной Христовой…