Шаманизм эвенков (тунгусов)

Присутствие на шаманской одежде изображения змей («змеиные головки») само по себе весьма любопытно, поскольку присутствие культа змеи в шаманстве эвенков далеко не очевидно. Не менее существенным замечанием в тексте оказывается личная сугубо материальная заинтересованность шамана как мотив или повод для совершения камлания – хотя, надо полагать, она не составляла единственных причин и поводов для совершения ритуалов.

Особенно интересно то, что согласно тексту «Описания...», экстаз шамана в процессе камлания на взгляд наблюдателя определенно оказывается мнимым («как бутто был в великом исступлении ").

Любопытно и оригинально по сравнению с другими источниками изложение шаманского ритуала эвенков, исполнявшегося в целях помощи роженице: «Когда ж женщина мучается долго родами, то срубает шаман пень, колотит в него клин, штоб скорее от бремени разрешилась, и беспрестанно из находящихся с шаманом людей подслушивают у юрты и друг другу сказывают, што скоро родит или еще нет. После тово и клин либо более, либо менее колотят, родившему же младенцу шаман нарекает имя, но штоб в той семье было ново»[6]. Трудно сомневаться в том, чтобы наблюдатель не заметил в созерцаемых им действиях шамана элементы симпатической магии.

Не менее существенно для характеристики шаманства непременное присутствие посторонних зрителей – тех, кто выполняет при совершения камлания второстепенные функции. В этом случае в этой роли выступают те люди, кто находится вблизи юрты – подсказывают шаману состояние роженицы и тем самым не только позволяют шаману подстраивать свои магические манипуляции с пнем и клином под течение родов, но и наблюдают воочию всю сверхъестественную силу могущества шамана, проявляемую в ритуале. Ценной является и ремарка о наречении новорожденного ребенка именем «штоб в той семье было ново». У эвенов, наиболее близких эвенкам по культуре и языку, еще и в наши дни бытует запрет давать новорожденным детям имена, которые носят их старшие родственники, если те еще живы. У чукчей, сохранявших традиционные имена до 30–40-х годов XX века, среди других форм наречения ребенка именем бытовал обычай давать новорожденному ребенку имя, представляющее собой видоизмененное имя кого-либо из родственников, если тот был жив: именно поскольку многие чукотские имена представляют собой сложные слова, то модификация личного имени не вызывала трудностей.

Реконструкция головного убора с наспинной лентой эвенкийского шамана конца 19 века. Закрывающие лицо полоски кожи во время камлания "отгораживали" шамана от реальности среднего мира. Жгуты из кожи, ткани и меха изображали шаманские "дороги" по мирам вселенной. Согласно сибирским верованиям, вышивка подшейным волосом оленя - муеллэ - обладает магическим свойством. Олень считался символом чистоты, его рога ассоциировались с вершиной мирового древа.

Реликтом этого обычая является сохранение в репертуаре фамилий чукчей, восходящих к личным именам, множества имен, содержащих один и тот же корень, например, выквын 'камень,' ы'ттъын 'собака' к'ора-н»ы 'олень', кэле 'злой дух, «черт» и т.п., от которых могли образовываться десятки имен. В том, что имя новорожденному ребенку давал шаман, можно предполагать пережиточную форму обычая установления того, кто именно из как бы умерших родственников (источник не известен) возвратился в мир живых людей в облике данного младенца, вытекающего из характерных для тунгусских народов представлений о реинкарнации.

Один из фрагментов «Описания Тобольского наместничества» содержит описание нескольких последовательно совершенных шаманских ритуалов, связанных с избавлением от заразной болезни. Приведем этот фрагмент: «Прежде Чепогирей (эвенкийский род Чапогир – А.Б.) было человек до тысячи, но многие вымерли оспой следующим случаем. Один из них был взят в город Енисейск аманатом на год, што в то время по частым бунтам и необходимо было. Он, заразившись оспою, бежал в свою волость, от нево и протчия заразились. В то же время был славной шаман, который предприял свою собратию от злодейства оспы избавить. На претолстом дереве вывертел дыру, штоб человеку можно было пролесть, которой из оной выползет, то шаман ту минуту дыру заткнет, штоб оспа осталась на вероятно наиболее вероятно (именно так и было!) другой стороне (см. источник) дерева, и так помешкивая пущая один за другим. После тово начал шаманить и обратясь ко всем сказал, што нет способу свободится, мы все пропадем, но еще приказал зделать земленой бугор со внутренным насквозь сводом, штоб человеку пролесть, и зделал такой же обряд, как и з деревом, но и то не помогло. Бросился шаман в реку Подкаменну Тунгуску, а за ним и другие, иные на оленях, протчие вплав, как и женщины, где бедно живот свой скончали от быстрины воды, а другие не могли вытти от утесистых берегов, хотя в том месте река и не широка. А малое число вышедших и оставшихся на берегу бежали далее и тем спаслись»[7].